* * * Яркий луч солнца, прорезав сине-серое облако, будит сестер. Встряхнувшись, они поднимаются. Муза заламывает крылья: – Ой, что же мы вчера натворили? Эврика, спокойно: – Если уж кому и горевать, так это нам с Ильей. Но все к лучшему: если бы мы сюда не залетели, то не узнали о Грише-проходимце. А сейчас давай думать, что делать дальше. Предлагаю для начала найти квартиру твоей Милы. Муза кивает, сестры вылетают с балкона, кружат над спальным районом. Наконец, Муза замечает на одном из балконов большую пальму: – Вот здесь, точно! Ее балкон – под тем, на котором стоит пальма! – Что ж ты вчера, забыла об этом? – Нет, я помнила. Просто это – передвижная пальма. Соседи ее на ночь убирают в комнату, а утром снова выставляют на солнце. Эврика в недоумении молчит. Сестры приземляются, Муза осторожно входит в открытую балконную дверь, машет Эврике. Говорит шепотом: – Прилетели, наконец. Но – тихо: она еще спит. Пошли на кухню. Садятся за кухонным столиком, чистят перья. Муза, горестно: – В конце концов, Слава теперь – моя должница. Давай я ей скажу, чтобы вместо помощи Миле она отказалась от этого Гриши? – Муза, ты слишком плохо думаешь о нашей сестре. Да, она эгоцентрична, но совесть у нее есть. Надо только объяснить, каков подлец этот Гриша, и она сама поймет, что надо делать… – Больно-то вчера она нас послушала, когда мы ей говорили об этом жулике Митьке! – Ну, это она сделала во хмелю и назло нам, что оторвали ее от важного дела. Но у меня есть идея: нашепчи-ка своей Миле всю эту историю – про Илью, протезы-самоходы, Гришу. Пусть помирится с сестрой и выяснит: что это за фирма, как воруются изобретения. Она все это напишет, и наверняка какая-нибудь газета опубликует. А мы потом Славе эту статью и предъявим: на, мол, смотри, каков твой протеже! Муза целуют Эврику в щеку, подпрыгнув, летит в комнату, гладит спящую Милу серебристыми крыльями, что-то ласково нашептывает ей. Эврика подглядывает в щелку двери. Девушка ворочается, потом открывает глаза, садится на кровати, долго смотрит в одну точку, проводит по глазам рукой. Размышляет вслух: – Вот это история! А что, если ее описать? Только сначала надо все выяснить. А для этого, – вздыхает, – для этого надо помириться с Линдой. – Но не будет ли это предательством?.. Долго размышляет, наконец, решает: – Нет, не будет. Гриша обманывает честных людей. А Линда, наверное, всей подоплеки дела и не знает. Она хоть и эгоцентрична, но совесть у нее есть… Эх, как бы узнать, действительно ли существует на свете чудак-изобретатель Илья, или это только сон?.. * * * Мила подходит к телефону, набирает номер сестры, на том конце провода отвечает заспанный голос Линды: – Кому не спится в такую рань? – Привет, это я, Мила. – Привет. Ты чего это спозаранку? Или передумала насчет того предложения? – Нет, насчет предложения не передумала, туда я не пойду. Но я хочу с тобой помириться. И еще… Слушай, твой Гриша уже вернулся из Актюбинска? – Нет, через пару дней прилетает, а что? – Давай встретимся. У меня к тебе серьезный разговор, можно я приеду? – Приезжай, если хочешь. Мила кладет трубку, наскоро собирается, едет к сестре. Муза и Эврика летят вслед за девушкой. * * * Линда, в шелковом алом халате, готовит тосты. Вся квартира насыщена кофейным ароматом. Мила, отхлебывая маленькими глотками обжигающий черный напиток, решается начать разговор: – Ты уверена, что твой Гриша честно выкупает изобретения? Линда вспыхивает: – Конечно! Что за дурацкий вопрос! – Нет, ты не кипятись так сразу. Скажи: что ты об этом знаешь? – Ну, вот сейчас в Актюбинске нашлась какая-то старушка, у которой остались чертежи сына. Он ей заплатит за них аж три ее пенсии. Потом это изобретение опробуют на Гришиной фирме и, если оно годится, пустят в производство. – Три пенсии, с ума сойти можно! Ты считаешь, это справедливо? Ведь фирма потом получит огромные барыши с этого изобретения! – А если нет? И, по-твоему, лучше, чтобы оно пылилось в старом чулане, а потом вместе с ним сгорело или сгнило? Государству это уже давно не нужно. Так что наоборот, Гриша делает доброе дело: не дает пропасть народным умельцам и доводит до ума их фантазии! Но почему вдруг тебя это заинтересовало? – Статью пишу. Про народные таланты и их никчемность в нашем мире. – Вот оно что! И, по-твоему, такие, как Гриша, – злодеи? – Линда, ну что ты за человек? Я же к тебе по-хорошему. Мне просто нужна информация. Неужели нельзя помочь родной сестре? – Ладно, спрашивай. – А что ты слышала о протезах-самоходах? Линда задумывается. Вспоминает: – А ведь что-то слышала. Вернее, читала. Ага: от какого-то чудака-самоучки пришло письмо в нашу редакцию, я его еще Грише показала, мы вместе посмеялись, а потом и забыли. – И даже не ответили ему? – Мало ли сумасшедших в редакцию пишет, всем отвечать? У нас и специальная ссылка есть: «Рукописи не возвращаются и не рецензируются». – Удобно, ничего не скажешь… И письма, конечно, вы выбрасываете в мусорное ведро? – Не все. Иногда самые любопытные Гриша откладывает. Как он говорит, для истории. Кстати… По-моему, это письмо он как раз-таки отложил. Я даже конверт помню, он почему-то был синего цвета, а не белого. И почерк такой странный: строчки вверх ползли. Я как конверт увидела, так сразу поняла, что шизик писал. – И этот архив у вас дома? – Где ж еще, конечно. В редакции и так завал. Если хочешь, поройся в кладовке, там этих писем – несколько ящиков… Линда подозрительно смотрит на Милу: – А ты откуда узнала о «самоходах»? – Сон приснился. Шучу. Просто этот человек – действительно гениальный изобретатель. Я хочу его найти и написать о нем статью. – Понятно. Ну ладно, иди, ройся. А я пока займусь собой. Мила открывает первый попавший под руку картонный ящик и тут же находит синий конверт. С изумлением обнаруживает на нем фамилию отправителя – «Илья Лопухов». Дрожащими руками прощупывает содержимое конверта, трясет его. Выпадает лишь один листочек в клеточку, неровно вырванный из школьной тетрадки. Выйдя на свет, Мила читает: «Уважаемая редакция! Простите, что отрываю вас от работы, но, может быть вам будет интересно мое изобретение – протезы-самоходы. Прилагаю чертежи на 14-ти стр. и буду очень благодарен за ответ. С наилучшими пожеланиями, Илья Лопухов». Линда еще раз трясет и прощупывает конверт, но он пуст. Мила бежит к сестре, на ходу кричит: – Линда, Линда! Я нашла его! Сестра, накручивая челку электроплойкой, выглядывает из ванной: – Ну, чего разоралась? Нашла, и слава богу. Довольна? – Нет, ты только посмотри: конверт пуст! Он, изобретатель, пишет, что прилагает чертежи, но их нет. Ты уверена, что никто их не брал? – Конечно, уверена. Если бы они представляли интерес, Гриша связался бы с этим изобретателем. – Но куда же они делись? Конверт-то пуст! Линда отдергивает плойку: – Вот, черт, кажется, сожгла из-за тебя челку! Отстань ты с этими чертежами! Нет – значит и не было. Не думаешь же ты, что Гриша их прикарманил? Линда с озабоченным видом щупает волосы, Мила задумчиво смотрит на сестру. Решает пока не говорить ей о своих подозрениях: – Ладно, занимайся своими делами, а то я тебе только мешаю. Я, пожалуй, пойду. – Угу, захлопни дверь. Эврика, Муза и Мила медленно спускаются по лестнице, пытаясь прочесть обратный адрес на конверте. Разобрав название улицы, Мила гадает, в каком это районе Москвы. Выйдя из подъезда, замечает напротив киоск Союзпечати. Унылая продавщица в больших круглых очках обращает на Милу внимание только после того, как пересчитана вся мелочь в кассе и выровнены все кипы газет. Девушка покупает карту Москвы, садится на скамейку, находит нужную улицу. Наконец, обнаруживает ее в районе метро «Рязанский проспект». * * * Притопывая на месте от нетерпения и удивляясь своей удаче, Мила жмет на кнопку звонка у двери, обитой черным, местами поцарапанным, дерматином. Слышится шарканье ног, поворот ключей. Женский голос спрашивает: – Кто там? – Я – из газеты и хотела бы поговорить с Ильей Лопуховым. Он дома? Дверь приоткрывается, в узкую щель с любопытством смотрит моложавая миловидная женщина: – А зачем он Вам? – Я статью пишу. Об изобретателях. И хотела бы с ним побеседовать. Дверь закрывается, потом открывается снова. Хозяйка радушно приглашает войти, с порога стрекочет: – Вас, милочка, как зовут? – Мила. – О, как замечательно! Понимаете, Ильи дома нет. Он уже давно здесь не живет. Сначала в Фортунию поперся. Думал, чудак, что заработает там. А я все нервничала, нервничала. Ну, Вы меня понимаете: ведь уехал, ничего не сказал. Что я только не передумала за это время! А потом привез конверт с газетными вырезками, сказал, что там – тысяча долларов. Представляете? Совсем ума лишился. Я, конечно, вся на нервах была, вот и выгнала его. Так что он уехал. Мила, растерянно: – Куда уехал? – Точно не знаю, но, скорее всего, в свое Лопухово. Больше ему деваться некуда. Денег-то – ни шиша с собой не было. Если не наврал, конечно. Ну, а я и рада, что так все вышло. Я ведь через Службу знакомств себе такого немца нашла, закачаешься! Правда, на двадцать лет меня старше, но зато у него свой бизнес, машина красивая, дом в Баварии и главное – по-русски говорит! У этого Ганса какие-то дальние предки в России жили. Он мне уже три письма прислал, а скоро и сам в Москву приедет, лично знакомиться. Так что если Вы Илью найдете, скажите, что надо с разводом поторопиться. Пусть он позвонит мне, или подъедет как-нибудь. Передадите? Мила, в растерянности: – Ладно, передам. А где это Лопухово, как туда доехать? Хозяйка достает карту Московской области, подробно объясняет, как добраться до Лопухово. Эврика – Музе, шепотом: – Полетели своим ходом, проветримся. Муза кивает, сестры вылетают в окно. Мила прощается с хозяйкой, едет на вокзал. * * * Уже смеркается. Мила, еле передвигая ноги, подходит к покосившемуся столбу с табличкой «Ло..хово». Долго стоит перед ней, считает недостающие, видимо, стертые местным юмористом, буквы. Понимает, что это и есть Лопухово. На улице не видно ни одного человека, лишь где-то вдалеке лает собака. Мила решает идти на лай. Подходит к старенькому, но ухоженному и, видимо, жилому дому. В палисаднике, согнувшись, ковыряется в земле древняя старушка. Девушка, прокашлявшись, кричит: – Здравствуйте! Старушка, вздрогнув, поднимает голову, с трудом распрямляется: – Здравствуйте, Вы кого ищете? – Илью Лопухова. Не подскажите, где его дом? – А Вы кто ему будете? – Я… В общем, я журналист из Москвы, хочу написать о нем статью. – Правильно, давно пора. Да Вы заходите, он скоро должен вернуться, в район поехал, за покупками. А то к нам продуктовая лавка стала вообще только раз в месяц приезжать. Уж и не знаю, что бы мы делали без Ильи? Просто Бог его нам послал на старости лет. – А Вы его бабушка? – Нет, соседка. Хотя можно сказать, почти что дальняя родственница. Старушка задумывается, Мила с любопытством ее разглядывает, решается задать вопрос: – Вы, наверное, в молодости артисткой были? Бабуля смеется: – Почему это Вы решили? – Просто Вы не похожи на наших сельских старушек: и спину до сих пор держите прямо, и прическа у Вас, и лицо… Такие лица бывают или у артисток, или... – Мила мнется, – в общем, такого выражения лица обычно у русских не бывает. Старушка вздрагивает: – Вы с чего это взяли? Русская я. Зовут меня баба Луша. Считай, всю жизнь прожила в Лопухово, школьной учительницей работала. Мила чувствует напряжение в голосе старушки, пытается сгладить неловкость: – Ах, учительницей! Ну, конечно. У старых учителей тоже встречаются такие одухотворенные и приветливые лица. И какой предмет Вы преподавали? – Да почти что все. У нас в деревне ребята только до третьего класса учились, а потом уже ездили в район. Старушка наливает Миле ароматный липовый чай, рассказывает о жизни в деревне. Наконец, слышится шум мотора. Лицо бабы Луши светлеет, она улыбается: – А вот и Илья-кормилец едет, его мопед. Подняв клубы пыли, Илья тормозит у калитки, отвязывает от багажника две холщовые сумки, проходит в сад, с удивлением смотрит на гостью. Баба Луша знакомит Илью с Милой, девушка объясняет цель своего визита. Илья отмахивается: – Скажете тоже, какая еще статья? Не о чем рассказывать, я пока только лишь чертежи восстанавливаю. Вот когда мальчик, для которого я эти протезы-самоходы делаю, сможет ходить и бегать, тогда и приезжайте. Мила расстроена: – Раз так, то ладно, приеду позже. А когда примерно Вы их сделаете? – Надеюсь, через месяц. По крайней мере, я обещал фермеру, что через месяц его сын будет ходить. – Что ж, спасибо и на этом. Ну, я поеду, пожалуй. Баба Луша машет руками: – Куда это Вы на ночь глядя поедете? Оставайтесь у меня, я постелю Вам на печке, там так сладко спится! Илья присоединяется к уговорам, Мила соглашается. Вспоминает, что у нее к Илье есть поручение. Начинает смущенно: – Вы знаете, а ведь у меня есть новость от Вашей жены… Илья реагирует с улыбкой: – Насчет развода, что ли? Девушка кивает. Илья, все также улыбаясь: – Ну, раз хочет развода, значит, нашла кого-нибудь. Я очень рад. Главное, чтобы человек был хороший. А то ведь, что я за муж? Денег не зарабатываю, шубу норковую купить не могу. А она о ней всю жизнь мечтает. Так что Мариша просила передать? Мила, спокойнее: – Она просила Вас позвонить или приехать как можно быстрее. – Вот завтра с утра мы вместе с Вами и поедем в Москву. Мопед есть, так что до станции доберемся без проблем. Илья прощается, уходит домой. Мила укладывается на печке, укрывшись лоскутным, пахнущим травами, одеялом. Ей снятся баба Луша в роскошном бальном платье, поверх которого накинут норковый палантин, и две странные девушки: одна – в искрящихся воздушно-серебристых одеждах, а другая – в шелковой тунике медного цвета… Правда, бабу Лушу во сне все почему-то зовут баронессой, а девушки очень ловко летают по воздуху. Муза, свернувшись в клубочек, причмокивает и посапывает в ногах у Милы. * * * Едва посветлело небо, в кухне-столовой начала стучать кастрюльками баба Луша. Мила, блаженно улыбаясь, открывает глаза. Ей не хочется, чтобы ушел сладкий сон, приснившийся этой ночью. Бабуля с Милой пьют ароматный чай с немного кисловатым, но очень вкусным вишневым вареньем. Входит Илья: – Утро доброе! Ну что, Мила, пора ехать на станцию. Если на эту электричку опоздаем, то следующая пойдет только в полдень. На прощание Мила долго держит в своей ладони старческую, но удивительно изящную руку бабы Луши. Тут ей приходит в голову идея, девушка расстегивает молнию вместительной сумки из плащевой ткани: – Очень прошу, разрешите мне Вас сфотографировать вместе с Ильей? Старушка смущается, но после совместных уговоров Милы и Ильи соглашается. Мила делает несколько кадров, довольная, прячет фотоаппарат в сумку, поясняет: – На память. Не часто встретишь таких людей, как Вы. * * * Мопед мчится к станции. Мила, крепко вцепившись в костлявые плечи Ильи, бормочет молитву. Наконец вдали появляется полуразвалившееся здание железнодорожной станции. Спустя пять минут Илья тормозит у покосившейся, облезлой будки станционного диспетчера, стучит в темное от копоти маленькое зарешеченное окошко: – Михалыч, ты сегодня дежуришь? Через минуту дверь со скрипом открывается, на порог выходит взлохмаченный, заросший щетиной мужчина неопределенного возраста в некогда ярко-оранжевой, но уже лет пять как не стиранной, железнодорожной фуфайке: – А, это ты Илья! Ну, здорово. Илья достает из-за пазухи чекушку самогонки, протягивает мужику: – Мне тут в Москву надо. Не покараулишь мой мопед? Может, сегодня вечером вернусь, а, может, и попозже. Михалыч, обнажая беззубую челюсть в подобии улыбки, берет чекушку: – Конечно, какой вопрос! Будь спок! Уже подъезжая к Москве, Мила вспоминает, что у нее есть еще один вопрос: – Илья, скажите, а Вы отправляли чертежи протезов-самоходов в редакцию журнала «Есть идея!»? – Да, было дело. Но они мне ничего не ответили. – А Вы точно помните, что, помимо письма, вложили в конверт и сами чертежи? – Конечно! Я еще подумал, что ватманы в конверт не поместятся, и поэтому сделал все чертежи на кальке. А что? Мила задумывается: – Пока не знаю. Надо подумать и все проверить. В следующий раз, когда встретимся, может, я Вам и расскажу кое-что очень интересное… Но только в обмен на интервью, договорились? Илья улыбается простодушной, детской улыбкой: – Договорились. Надеюсь, что к тому времени я смогу продемонстрировать самоходы на деле. * * * Офис в старинном особняке в центре Москвы: белые обои, репродукции картин известных художников, искусственные пальмы и папоротники, лестницы под мрамор, черные диваны с обивкой под кожу. На второй этаж поднимается широкоплечий высокий холеный мужчина средних лет, чуть впереди него вышагивает дева в алых одеждах. Парочка входит в просторную приемную. Навстречу вошедшим из-за стола поднимается секретарша: – Господин Прикарманов? Гость важно кивает. Секретарша, будто ходули переставляя длинные ноги, едва прикрытые короткой юбчонкой, с трудом открывает массивную дверь с табличкой «Атасов Д.С.»: – Дмитрий Степаныч, к Вам господин Прикарманов. Получив «добро», гость входит в кабинет. Его хозяин, уже знакомый Славе Митек (на сей раз, однако, не заметив свою благодетельницу) радушно раскрывает объятья: – Наслышан-наслышан! Рад познакомиться с Вами лично. Говорят, Вы прямо таки новоявленный гений. Радует, что Вы еще не в Америке, а то они все наши мозги отсосали. Я, знаете ли, собираюсь баллотироваться в депутаты на следующих выборах, и такие люди, как Вы, мне очень нужны! Я всегда говорил, что земля русская полна народными умельцами. Вас ведь Григорием Семенычем звать-величать? Ну, присаживайтесь, давайте все спокойно обсудим. Чай, кофе, коньяк? Прикарманов, проваливаясь в мягкое кресло: – Кофе, если можно. Секретарша приносит две малюсенькие чашечки с ароматным кофе и бутылку «Henessy». Атасов, вылив кофе в горшок с искусственной пальмой, наливает в чашку коньяка. Раскинувшись, барским жестом дает отмашку: – Ну, к делу. Что Вы можете предложить? Прикарманов, раскрывая дорогой кожаный кейс: – У меня есть множество различных научных разработок, которые представляют интерес и для оборонки, и для разведки, и для медицины. Я бы хотел начать с последнего, поскольку, если Вы собираетесь баллотироваться, то поддержка такого, с позволения сказать, гуманитарного проекта принесет Вам симпатии многих избирателей. Атасов кивает, Прикарманов достает чертежи, выполненные на кальке, поясняет: – Это для того, чтобы много места бумаги не занимали. Так вот, речь идет о протезах-самоходах. Реализовав это ноу-хау на практике, мы поможем тем, кто уже потерял надежду ходить на своих двоих. Одна загвоздка: мне надо помочь поскорее это изобретение запатентовать. Тогда можно начать делать опытные образцы, а потом и на поток их поставить. Но, разумеется, для этого нужны деньги… Атасов листает чертежи, просматривает бизнес-план Прикарманова. Улыбнувшись, поднимает голову от бумаг: – Я понял. В предвыборной кампании это то, что нужно. Будешь уходить, дай секретарше снять ксерокопии с чертежей. Патент будет или сегодня к вечеру, или завтра с утра, базара нет. Пиар мои журналюги обеспечат, это тоже не проблема. А вот насчет конвейера… Сколько моих процентов будет в деле? Прикарманов мнется: – Ну… пятьдесят. Все-таки изобретение-то мое… – Восемьдесят. И хватит об этом. Да, и фирму надо перерегистрировать, я стану соучредителем. Гость сидит с кислой миной, отхлебывает остывший кофе. Атасов хлопает ладонью по колену: – Да не кисни ты, Гриша! – гость вздрагивает. – За лоха меня держишь? Думаешь, я не понял, что изобретение это краденое? Ты сам-то посмотри: вот это, в бизнес-плане, – твой почерк, а на чертежах – чей? Молчишь? Ну-ну. Так что тебе двадцать процентов – за глаза и за уши. А если не хочешь – на решеточку будешь до-о-о-олго смотреть, это я тебе устрою без проблем. Ну что, по рукам? Гриша, весь в багровых пятнах, с трудом поднимается с низкого мягкого кресла, изображает подобие улыбки. Атасов потирает руки: – Ну и славно. Мы с тобой такие дела прокрутим, весь мир содрогнется, только бы в депутаты пролезть! Ладно, на сегодня лимит времени исчерпан, подготовь к следующему вторнику все, что у тебя есть по оборонке и разведке, лады? Прикарманов, горько ухмыльнувшись, кивает, выходит из кабинета. Слава, в ужасе от услышанного, плетется позади Гриши. * * * Чистопрудный бульвар устлан разноцветным лиственным ковром. Лязгают трамваи, нетерпеливо сигналят застрявшие в пробке авто. Слава сидит на скамейке, уныло смотрит в никуда. Наконец, решается, свистит сначала в медно-золотистый, а затем – в серебряный свисток. Через мгновенье по обе стороны от Славы приземляются Эврика и Муза. Они переглядываются меж собой, заметив удрученное состояние сестры. Долго молчат. Слава всхлипывает. Муза и Эврика гладят ее по алой тунике с обеих сторон. Слава всхлипывает громче, утирает нос крылом: – Нет, ну так наколоться! Это ж надо! – начинает рыдать. – Я ему так верила! Думала, он – гений, я только немножко помогу, и весь мир узнает о его чудесных изобретениях… А он… Подлец, подлец, подлец! Слава рыдает, Муза и Эврика утирают ее слезы своими крыльями – каждая со своей стороны. Пытаются утешить сестру, но та уже ревет белугой. Ярко-синие сумерки опускаются на бульвар. Вот они уже становятся чернильными. А Слава все ревет. По дорожкам бегают озабоченные граждане, кричат, что где-то прорвало трубу. Эврика треплет Славу за плечо: – Ну, прекрати, слышишь? Уже весь народ перепугала. Посмотри, какие потоки наревела! Лучше давай думать, как быть дальше… Слава утирает нос крылом: – Угу. Так это было изобретение твоего Ильи, да? Эврика кивает, Слава вновь заливается слезами. Муза, нервно: – Нет, это уже просто невыносимо! Эврика, хватай ее под крыло, полетели отсюда, а то она весь центр Москвы зальет своими слезами. Сестры подхватывают Славу под крылья, взвивают в воздух. Эврика, на ухо Музе: – Давай над Подмосковьем полетаем, пока она проревётся. Там как раз этим летом засуха была, вся вода из колодцев и скважин ушла. Муза хихикает, Слава обижается на ее смех и вновь заливается горючими слезами. * * * Досыта напоив землю Подмосковья, к утру Слава успокаивается. Муза, облегченно: – Наконец-то! Ладно, давайте определяться с планами. Слава, ты помнишь, что обещала нам помочь? Слава, нервно: – Помню, помню. Но сначала мне надо с этим Гришей посчитаться. Я ему покажу, он у меня попляшет за такой обман! Эврика, мягко: – Прекрати, Слава. Тебе надо успокоиться, отдохнуть, все обдумать хорошенько. А лучшего места, чем деревня, для этого не найти. Так что полетели к нам в Лопухово. Муза, обиженно: – А как же Мила? Слава ведь обещала... Эврика, обнимая сестру: – Муза, разве ты не видишь, в каком она состоянии? Пусть сначала придет в себя. А то она столько дел натворит, что люди столетия будут разгребать последствия. Муза, самодовольно: – Это точно! И все-таки я сначала разберусь с Гришей. А потом уж и отдохну. Слава пулей несется в сторону Москвы, сестры едва ее догоняют. Эврика, отдышавшись: – Слава, я умоляю тебя, только не наделай глупостей! Слава, злорадно улыбаясь, на лету снимает алый плащ, одевает его обратной, черной стороной: – Все будет по справедливости! Хлопнув балконной дверью, влетает в спальню квартиры Прикарманова. Под пуховым одеялом Гриша ворочается с бока на бок и то и дело мычит. Дева-мстительница опускается у кровати и начинает самозабвенно лупить его черным плащом по всем местам. Гриша инстинктивно заслоняет от побоев то лицо, то попу. И вдруг с громким криком вскакивает, хватается за голову: – Ну и жуть, приснится же! На крик прибегает жена: – Ты чего орешь? – Представляешь, мне приснилось, будто какая-то злобная мегера с уродливым лицом колотит меня не то черными крыльями, не то черным плащом по всем местам. Муза с Эврикой хихикают, Слава, еще больше разозлившись на «мегеру», бьет Гришу наотмашь. Тот, схватившись за покрасневшую щеку, падает с кровати. Линда наклоняется, помогает ему встать: – Да что с тобой? – Ничего, просто голова закружилась. Раздается телефонный звонок. Линда поднимает трубку, слышит голос сестры. Та почему-то шепчет: – Линда, можешь выйти во двор? Это очень важно и очень срочно. Только умоляю: ничего не говори Грише! Скажи, что пошла за хлебом. Я жду у твоего дома, у второго подъезда. Ладно? Линда смотрит с удивлением сначала на мужа, потом на телефонную трубку: – Ладно. Жди. Снова звонит телефон. Линда хватает трубку, но женский голос просит Григория Семеновича. Линда передает трубку мужу, слушает разговор. Лицо супруга светится, он кладет трубку, обнимает жену: – Ты представляешь: мое изобретение уже запатентовали! Ну и мужик этот Митек! Вчера пообещал, а сегодня уже сделал. Да, с такими можно иметь дело. Линда вырывается из объятий: – Поздравляю. Вечером отметим, зови друзей. А сейчас я в булочную сбегаю. * * * Мила, пригорюнившись, сидит на щербатой скамейке. Подходит Линда, присаживается рядом: – И к чему такие секреты? Почему нельзя было к нам зайти? Мила вздыхает: – Понимаешь, дело очень серьезное. …Кажется, твой Гриша – вор! Линда вздрагивает: – Ты чего мелешь? – Нет, ты выслушай сначала. Помнишь, я тебе рассказывала про изобретателя, Илью Лопухова, и его протезы-самоходы? Я тогда его письмо еще у тебя в кладовке без чертежей нашла, помнишь? – Линда кивает. – Так вот: чертежи в конверте были, и сделаны они на кальке, это мне сам Илья сказал. И сейчас он, кстати, их мастерит в одиночку для какого-то соседского парализованного мальчика. Вот тебе конверт с почерком Лопухова. Поройся в бумагах своего мужа. Может, найдешь оригинал, тогда и сама убедишься Мила выдыхает. – Вот! Ну ладно, я пошла. Если что выяснишь, позвони, ладно? Линда пожимает плечами, но конверт берет: – И все-таки мне кажется, что ты бредишь.
|