* * *
Смеркается. Поднимая клубы пыли, Илья резко тормозит у дома. Отвязав от сиденья сетки, бежит к бабе Луше, кричит:
– Баб Луш, баб Луш!
Врывается в ее дом без стука, старушка что-то жарит на сковороде:
– А, ну вот и ты. Как раз к ужину. А я тут нам картошечки пожарила. Разносолов-то нет, не обессудь.
– Что ты, ба, будут сегодня разносолы! Я работу нашел, да какую!
Рассказывает взахлеб про встречу с фермером, достает из сеток свертки:
– Вот: хлеб, тушенка, килька в томатном соусе, копченая колбаса, конфеты
и… эклеры с кремом! – открывает сверток, там лежит что-то бесформенное. – Правда, помялись немного, но ничего, я сейчас их поправлю, – выравнивает эклеры до формы шариков, выкладывает на стол. – Теперь мы не пропадем, я же говорил!
Старушка взмахивает руками, ложка падает:
– Да как же это? Тебе что ж, сразу денег дали? Ты хоть честно их заработал?
– Не волнуйся, ба, честно. Это – аванс. Как только я для его сына протезы сделаю, он еще заплатит. Прямо сегодня ночью сяду работать, надо чертежи восстанавливать. Вот и карандаши купил, и линейки, и ватманы… Я пойду сбегаю за Захарычем, ты не против?
– Ну что ты, конечно, иди.
Илья выходит, старушка трогает дрожащими руками пирожные, смахивая слезу, тихо приговаривает:
– Эклеры… Сколько же я их не ела? А как любила раньше! Думала, уж больше никогда не попробую…

* * *
За столом у окна, ссутулившись, сидит Илья, чертит. Большой лист ватмана освещает старенькая настольная лампа. Бобик, сладко зевнув, укладывается на подстилке у двери. Эврика, поцеловав Илью в затылок, тихо шепчет:
– С этим ты и без меня справишься. Полечу, попробую найти своих сестер. Вылетает в окно. Илья вздрагивает, озирается и снова углубляется в чертеж.

* * *
Эврика медленно летит над унылыми подмосковными городами. Что видит она? Грязные облупленные коробки, называемые домами, одиноких стариков, доживающих свой век в умирающих деревнях, скотски пьяных, сквернословящих мужиков и баб, распивающих отраву под навесами покосившихся ферм и в поросших сорняками полях, «новых русских» в малиновых пиджаках и с килограммовыми золотыми цепями и крестами на бычьих шеях… Эврика плачет. Там, где она пролетает, идет дождь. Совладав с собой, дева роется в своих широких одеждах, пытаясь найти серебристый свисток, на звук которого должна прилететь Муза. Наконец, находит, дует в него. Раздается нежная, неуловимая человеческим ухом, прекрасная мелодия. Спустя время видит: на встречу ей летит Муза. Всхлипывая, дева обнимает сестру:
– Эврика, милая, ну как ты? Да, вид у тебя потрепанный. Видно, у твоего
подопечного дела не очень? Хотя, что я спрашиваю? Я ведь видела, как Фортуна прошлась по нему черным крылом. Представляешь, я ее как-то видела, она пролетала рядом, но я не успела догнать. Ну и скорость у нее! Несется, как метеор. Видно, хочет осчастливить всех поскорее. Знала бы она… Ох, ну что говорить! Впрочем, мне-то до нее мало дела, мне Слава нужна. Но она, мерзавка, так и не появлялась, сколько я не дула в красный свисток.
– А нам с Ильей очень нужна Фортуна. Но ведь звать ее бесполезно: все равно
не услышит. А и прилетит, как бы хуже не стало. Хотя, знаешь, недавно моему герою и без ее крыла повезло: такого человека встретил! Хоть бы он его не обманул, а то ведь там, на острове, с ним такое приключилось! Давай приземлимся где-нибудь, я тебе расскажу…
– Нет, давай сначала полетим к моей подопечной, я сейчас не могу оставить ее одну.
Сестры приземляются у столика уличного кафе в центре Москвы. За ним сидят две молодые женщины. Разговор явно нервный.
– Знаешь, Мила, ты просто идиотка! – возмущается высокая красивая женщина с огненно-красными волосами. – Такое предложение упустить!
Эврика в шоке. Поворачивается к Музе:
– И это – твоя подопечная? Что у нее с волосами?
Муза в ужасе машет серебристыми рукавами:
– Что ты, что ты! Это – ее сестра, а волосы у нее крашеные. Сейчас мода такая. Моя – та, что сидит напротив. Славная девушка.
Славная девушка пытается возразить сестре:
– Линда, это ты можешь работать где угодно. А я не могу. Ну не интересно мне писать о всяких там биржах-банках. Я в этом ничего не понимаю…
– Понимаю – не понимаю! Какая разница? Тебя же не просят писать собственные комментарии. Я вон тоже в изобретениях ничегошеньки не понимаю, но, тем не менее, – редактор отдела в научном журнале. Вот и ты: обратишься к умным людям, возьмешь интервью, они тебе все популярно объяснят.
– Да, объяснят. Так, как им надо. Проходили уже: «Покупайте акции МММ, это очень выгодно!» А потом – тысячи обманутых людей. Нет, мне это делать совестно.
– Ну, если тебе совестно, то сиди, кропай свои рассказики, которые никто никогда не опубликует. А от меня больше денег не жди. Нам с Гришей и так едва хватает, еще и тебя, недотрогу, тащи…
– Не надо меня тащить, я у тебя больше ни копейки не возьму!
Мила резко встает, достает из кармана старенькой сумочки потрепанную купюру, кидает ее на стол и уходит. Муза и Эврика, взмахнув крыльями, летят вслед за девушкой. Та медленно идет по многолюдной улице, не замечая, что ее то и дело толкают, задевают локтями спешащие прохожие.
У входа в метро, прямо на пыльном тротуаре, сидит грязный, замусоленный мужик в темных очках. Кажется, полутороногий. По крайней мере, вторая нога обрисовывается только до колена, а рядом лежит костыль. Мужик жалобно завывает: «Подайте слепому-одноногому на кусочек хлеба! Пода-а-а-а-йте…» и далее в том же духе. Муза начинает хлюпать носом:
– Ну надо же, до чего довели страну! Сколько нищих вокруг!
Эврика изумленно поворачивается к сестре:
– Слава сказала бы: «ха, как бы не так!» Нищих-то предостаточно, да только этот инвалид будет побогаче многих. Смотри!
Эврика подлетает к шапке нищего, наклоняется, вытаскивает из нее пару самых крупных купюр. Причем, это оказываются доллары. Мужик сдвигает черные очки на затылок, очумело наблюдает за пляшущими в воздухе дензнаками, потянув за укороченную штанину, высвобождает «остаток» ноги, резко встает, резво прыгает, пытаясь достать купюры, которые Эврика поднимает все выше и выше. Рядом собирается толпа, хохочет. Наблюдает за этой картиной и Мила. Эврика подлетает к девушке, незаметно засовывает ей в карман деньги.
Муза возмущается:
– Эврика, я не узнаю тебя! Как ты можешь? Я бы на месте Милы ни за что не взяла их!
– Ах, Муза! Раньше бы я тоже такого себе не позволила. Но если бы ты пережила то, что пережили мы с Ильей, то не упрекала бы меня. Как здесь говорят, с волками жить – по-волчьи выть. А волков у них – стаи. Они только маскируются под людей.
– Все равно, я прошу тебя, верни ему деньги, не уподобляйся им!
Эврика, пожав крыльями, достает из кармана Милы деньги, но роняет их на тротуар. Девушка, увидев упавшие доллары у своих ног, поднимает их, подходит к замаскированному под нищего:
– Вот ваша милостыня, заберите. И как Вам только не стыдно людей обманывать!
Мужик приплясывает на обеих ногах, скалится:
– Ой-ой, моралистка нашлась! Этих толстобрюхих не стыдно обманывать, они сами-то чем свои миллионы зарабатывают? Таким же обманом. Только им не приходится сидеть целый день на грязных тротуарах в вонючих одеждах. Так что не надо, я свой хлеб честно отрабатываю – с утра до ночи, да еще с одним выходным! У нас, нищих, вообще жизнь тяжелая: со старшими – поделись, с коллегами – места распредели, чужаков – отвадь. Про профессиональные заболевания я уж и не говорю!
Бывает, насидишься на морозе или в дождь, потом поясница знаешь как прихватывает? А от вони, – нюхает рукав засаленной, местами дырявой нейлоновой куртки, – думаешь, легко избавиться? Да никакие розовые масла и ароматические пены не спасают, хоть полдня в ванной парься! Так что перед отпуском приходится на фитомассажи ходить, чтобы приличные люди от тебя не шарахались.
Какая-то бабулька выходит из толпы, вытирая платочком глаза, достает из кошелька последнюю мелочь, кидает в шапку. Мила отходит от толпы со словами:
– Да, такой народ только «МММ» и заслуживает. Легко обмануть того, кто сам хочет быть обманутым.
Бабулька визгливо накидывается на Милу:
– А ты посиди вот так хоть пару дней, поймешь, по чем фунт лиха! Небось, сама-то работаешь в чистеньком кабинете с вентилятором! А он, бедолага…
Не договорив, старушка вновь достает носовой платок. Мила не выдерживает, в сердцах бросает:
– А пойти поработать этот бедолага не пробовал?
«Нищий» возмущен:
– А это что, не работа? Каждый зарабатывает, как умеет. Ну ладно, маскарад закончен. На сегодня.
Отклеивает от лица пленку, придававшую ему безобразный вид, снимает и складывает в пластиковый пакет засаленную куртку и рваный свитер, отстегивает штаны цвета хаки. Остается в черной футболке и черных же фирменных джинсах, достает из кармана ключи от машины и идет по направлению к новенькой темно-синей «Volvo», напевая: «Сидит нищий в переходе и тоска в его глазах: он уже полгода не был на Канарских островах». Ехидно обращается к Миле:
– Милочка, мне на Кутузовский. Тебя не подвезти?
Девушка растерянно смотрит на молодого человека, отворачивается, спускается в метро.
Муза с Эврикой пытаются влететь вслед за девушкой, но Музе тут же мнут крыло, она вскрикивает:
– Не могу! Долетим по воздуху, я ее дом знаю. Для меня это их метро каждый раз такое испытание! Я даже когда с Данте в Аид спускалась, такого страха не испытывала. Там все хотя бы чинно-степенно: тебе – на сковородку, тебе – в котел, а тут!.. Представляешь: все давят друг друга, только чтобы залезть внутрь этих змей-поездов и проехать по страшному темному туннелю и еще деньги за это платят. Жуть! – Серебристые одежды Музы дрожат, она вновь готова всплакнуть. – Помогла бы ты им изобрести что-то более романтичное. Куда твой Илья смотрит?
Эврика утешает:
– Успокойся, сестрица, береги нервы. И пойми: в больших городах и земли свободной мало, и времени у людей. На метро они быстрее доедут до своих домов. Но скоро на окраинах поезда пойдут по улицам, а еще через некоторое время люди будут летать на вертолетах и на воздушных шарах. Правда-правда, так и будет! Кстати, еще совсем недавно метро было для них прогрессом.
Муза реагирует уже почти спокойно:
– Помилуй, Отец, по мне уж лучше пьяный извозчик. Хотя бы живая душа, есть о чем поговорить и даже попеть можно… А кстати, не загулять ли нам по случаю встречи?
Эврика, впервые за время пребывания на Земле, смеется:
– Ну, если только по поводу встречи, и только по чуть-чуть. Ты же знаешь, я не люблю, когда мой ум теряет остроту.
– А я, глядя на жизнь в этой постперестроечной России, все время хочу напиться.
Эврика подозрительно смотрит на Музу, та краснеет:
– Нет, что ты, не подумай чего дурного, я девушка порядочная! Иногда бывало, но только по праздникам, когда к Миле гости приходили…
– Смотри, Муза, а то пожалуюсь Отцу.
Муза машет серебристыми крыльями:
– Ни-ни, что ты! Только по чуть-чуть, и только за встречу. Надо же нам все обсудить…
– Ну, хорошо. Куда полетим?
– Да вот хоть в Нескучный сад. Там так прекрасно, особенно вечером!
Как раз смеркается. Всюду по Москве загораются фонари и яркие неоновые вывески. Эврика вздыхает:
– Красота! Не то что у нас в Лопухово – ни одного фонаря не горит даже на
станции. Только стемнеет, хоть с факелом ходи, как в средние века. У них в деревнях, кстати, даже туалеты все еще на улицах: деревянные ящики такие, типа гробов, но только вертикально стоят. Заходишь в него, а там внизу – дырка. Ну, вот они туда и того… Амбрэ стоит, скажу тебе! Куда там утреннему нищему.
Муза морщится, вздыхает:
– Ах, как это не романтично! Хотя вспомни, как ужасно пахли прически-этажерки у высокородных дам в прошлые века. Особенно на вторую неделю после укладки… А помнишь, – Муза уже смеется, – на королевском балу из прически баронессы де Жавузак выскочила мышка и побежала по шее прямо в декольте? Эврика улыбается, тоже вспоминает эту историю:
– Да, король тогда схватил мышку за хвостик и отдал распоряжение повесить несчастную в назидание всем...
Муза цитирует слова почившего несколько веков назад монарха, причем, его голосом: «То, на что покушалась эта тварь, могу себе позволить только я… и муж баронессы!»
Так, за веселыми воспоминаниями, сестры подлетают к Нескучному саду. Прихватив со стойки бара пару фужеров и бутылку красного вина, усаживаются за столик на берегу небольшого прудика, по которому плавают несколько катамаранов и лодочек. Эврика рассказывает о приключениях Ильи. Муза внимательно слушает, нюхает вино маленькими порциями, серебристые слезки текут по ее щекам. Эврика заканчивает печальное повествование:
– …И вот я решилась оставить его ненадолго, чтобы увидеться с тобой и
посоветоваться, как ему помочь. А теперь, увы, вижу, что и ты нуждаешься в помощи.
– Знаешь, хоть ты и Эврика, а идея – у меня. Надо звать Славу. Как говорится, два ума хорошо, но лучше соображать на троих…
В порыве эмоций захмелевшая Муза взмахивает серебристым крылом, задевает им сидящего рядом коротко стриженого молодца с тыквенной головой на бычьей шее. Подняв стакан, тот начинает цитировать Омара Хаяма:
– «Да пребудет со мною любовь и вино, будь что будет – безумье, позор, все равно! Чему быть суждено, неминуемо будет. Но не больше того, чему быть суждено…»
Его подруга, длинноногая худющая блондинка, громко аплодирует; «тыква» гордо, во всеуслышание, сообщает, что придумал это только что сам. И поясняет:
– Меня Муза посетила! Вообще-то со мной это бывает, особенно когда выпью. Недаром говорят, что истина в вине!
Подруга аплодирует еще громче, целует его в макушку:
– Я всегда говорила, что ты, Митенька, очень, очень талантлив!
Митек самодовольно улыбается, длинноногая снова целует его в макушку.

* * *
Сестры, развеселившись, решаются вызвать Славу: громко и продолжительно дуют в красные свистки. Налетает ветер, за стол приземляется жгучая брюнетка в алых одеждах:
– Ну, привет! Чего разорались? Отвлекли меня от такого дела!
Присматривается к сестрам:
– Э, да вы захмелевшие! Ну, ладно, прощаю. Чего пьем, вино? Нет, я, пожалуй, хряпну водочки.
Слава подлетает к соседнему столику, коснувшись алым крылом макушки «тыквы», забирает у него рюмку с водкой. Шея Митька багровеет, набычившись, он поворачивается в сторону дев:
– Я не понял, в натуре!
Вдруг круглое лицо растягивается в улыбке, Митек резко встает, делает неуклюжий реверанс, тяжеленный мобильник «Benefon» выскальзывает из кармана, падает на ногу блондинки, та взвизгивает. «Тыква», не заметив потери, подсаживается к девам:
– Не помешаю? Такие прекрасные девушки, и в одиночестве! Может, вместе повеселимся? Водочки, шампанского, шашлычка?
Муза и Эврика застенчиво молчат, Слава, одним махом вынюхав рюмку водки до дна, лучезарно улыбается «тыкве»:
– Можно еще немножко водочки. А ты ничего, люблю крупных блондинов, – внимательно рассматривает Митька.
Тот польщенно улыбается:
– Как же я вас раньше не заметил? Давно вы тут? А как вас зовут?
Отвечает только Слава:
– Меня зовут Слава, а они – мои сестры. Впрочем, это неважно.
Митек делает заказ ошалевшему официанту на четыре персоны, подруга «тыквы» сначала – в растерянности. Потом она быстро наклоняется, поднимает упавший мобильник, кому-то звонит:
– Алле, Гусь, привет! Копец нашему конкуренту. Вызывай скорую и телевизионщиков. Только срочно, слышишь?.. Потом все поймешь, сейчас некогда объяснять.

* * *
Муза все больше хмелеет с новой порции вина, Митек благодушно веселится,Слава – в ударе:
– А хочешь, я тебя прославлю?
«Тыква» скалится:
– Конечно! А ты можешь?
– Легко. Давай мы тебя сделаем известным политиком.
– Здорово! Давай депутатом, у них – неприкосновенность…
Слава поворачивается к Музе:
– Услуга за услугу, сестрица. Ты поможешь Митьку произнести складную речь, а я, так и быть, помогу твоей Милочке. Идет?
Эврика вскакивает:
– Слава, как ты можешь? Какой из него депутат? Посмотри внимательно, у него же на лбу написано «10 лет строгого режима»!
Слава зычно хохочет:
– Вызвали, так не мешайте мне развлекаться! Кого захочу, того и прославлю! Ну как, Муза, поможешь?
Вздохнув, Муза поворачивается к Митьку, проводит по его голове серебристым крылом.
Вечер в Нескучном саду взрезают тревожные звуки сирены. К бару подъезжают машина «Скорой помощи» и местами битая «Нива». Из первой выскакивают люди в белых халатах, из второй – три парня, один из которых тут же начинает устанавливать лампу с ярким светом, второй настраивает видеокамеру, а третий достает микрофон. К этой группе товарищей, восьмеркой переставляя длинные ноги, подбегает подруга «тыквы»:
– Вы представляете, вот уже полчаса, как мой приятель отсел за пустой соседний столик, и сам с собой ведет какие-то разговоры, смеется, делает заказ на четыре персоны!
Блондинка рыдает, бармен подтверждает ее слова. Человек в белом халате, устало:
– Понятно, белая горячка. Фамилия-имя-отчество больного, место работы?
Телевизионщик издает крик Тарзана:
– Да это же гендиректор фирмы «Атас и Ко»! Вот удача! Давай, Витек, пишем!
Осветитель освещает столик, за которым сидит «тыква», оператор снимает, корреспондент комментирует, держась от Митька на почтительном расстоянии:
– Сегодня вечером в Нескучном саду было явно не скучно. Здесь в очередной раз подтвердил свою скандальную репутацию известный бизнесмен, гендиректор фирмы «Атас и Ко» Дмитрий Атасов.
Обращается к блондинке:
– Мадам, расскажите нашим телезрителям, что произошло?
Блондинка хрустит пальцами:
– Мы сидели, спокойно общались. Митенька, конечно, как всегда выпивал. И вдруг с ним что-то произошло. Он ка-а-ак вскочет, – делает круглые глаза, – ка-а-ак прыгнет за соседний столик! И вот уже полчаса сидит там, сам с собой разговаривает, смеется, – подруга хлюпает носом, – заказ сделал… на четыре персоны!
Последние слова блондинки кивком подтверждает бармен. Корреспондент, в камеру:
– Факт, как говорится, налицо: рассудок покинул господина Атасова окончательно. И потому возникает резонный вопрос: можно ли умалишенному доверять поставки военной техники для нашей армии? Ответ, как говорится, напрашивается сам собой.
Муза, Эврика и Слава с любопытством наблюдают за этой сценой. Митек, улыбаясь, вразвалочку направляется к телевизионщикам:
– Ты, пустобрех, чего мелешь? – хватает мощной рукой корреспондента за горло.
Санитары пытаются оттащить Митька, но беспомощно виснут на его руках. – Признавайся, гаденыш, тебя подослал мой конкурент? Гусь? Колись, а то задушу!
Осветитель светит, оператор снимает, корреспондент барахтается, Митек его резко отпускает, рычит:
– Пиши, гаденыш, и чтоб сегодня же в ночных новостях это было! – оправляется.
– Дорогие россияне! Все пасквили, направленные на меня, направлены и на вас. Кое кому – и я знаю кому – не выгодно, чтобы у нас была крепкая, боеспособная армия. Интригами и ухищрениями конкуренты пытаются вырвать из моих чистых рук в свои грязные лапы такое государственно-важное дело, как поставка военной техники для нашей армии. Вот и этот спектакль подстроен специально для того, чтобы скомпрометировать меня. Сегодняшняя гнусная ис-синуация, простите, инсуну… Короче, подстава (иначе и не назовешь) побудила меня обратиться к вам, используя этого продажного журналиста. Пусть хотя бы раз он донесет до вас голос правды. Дорогие россияне! Страна ввергнута в пучину криминальных разборок, грабежей, заказных убийств. Веские основания опасаться за свою жизнь есть не только у обложенных данью рэкета бизнесменов и политиков. Увы, но разбушевавшийся криминал опасен и для безобидных простых граждан, стариков и детей: никогда не знаешь, что у наркомана и бандита на уме. Дорогие россияне! Скоро выборы. Посоветовавшись с группой своих товарищей, я решил баллотироваться в депутаты, чтобы защитить вас, дорогие мои, – картинно раздвигает руки. – Я надеюсь, здравый смысл не подведет вас, и вы сделаете единственно правильный выбор – проголосуете за меня. Я очищу улицы наших городов от всякой скверны!
Слава громко аплодирует. Присутствующие в изумлении. Смотрят на столик, за которым сидят сестры, но никого не видят. Аплодисменты продолжаются. Митек картинно кланяется, утирает со лба пот:
– Я все сказал. Туши свет. И помни: сегодня в ночных и завтра во всех
утренних и дневных новостях! Иначе прощайся с профессией – вырву язык, понял?
Митек разворачивается, снова садится с девами, тихо шепчет:
– Во я выдал! Как по маслу. А ведь раньше вообще двух слов связать не мог.
Здорово, спасибо. Стану депутатом – добро пожаловать в любое время. Все сделаю для вас! Особенно для тебя, – панибратски треплет Славу по алому крылу. – Ну ладно, мне пора, пока.
Слава прихорашивается:
– Мне тоже пора. Пока, сестрицы!
Муза хватает Славу за крыло:
– Как это «пока»? Ты ведь обещала мне помочь!
– Да-да, я помню. Но сейчас мне некогда, надо срочно вернуться в Актюбинск, у меня там дело брошено на пол-дороге. Скоро мы вернемся в Москву, тогда и загляну. О’кей?
Слава взвивается в темное небо странными зигзагами, задевает за линию электропередач, громко ругается. Эврика хихикает. Бармен, наблюдая за искрящимися электропроводами, в растерянности роняет и разбивает стакан.
Муза, грустно:
– Вот, как всегда! Наломала дров и улетела. А бедные люди – расплачивайся.
Представляешь, каково им придется с таким депутатом? А он им станет, я не сомневаюсь.
Эврика, удрученно:
– Я тоже не сомневаюсь. Ничего не скажешь, хорошо погуляли. Ну, что, по домам?
– Как ты полетишь на ночь глядя в свое Лопухово? Сама говоришь, там ни одного фонаря. Еще разобьешься! Лучше к нам с Милой, тут не очень далеко.
Эврика соглашается. Сестры, виляя, взмывают в небо.

* * *
Ночной ветерок освежает. Вскоре девы приземляются на балкон одной из квартир на окраине Москвы. Дверь в комнату распахнута. Муза по-хозяйски заходит в нее, но тут же отпрыгивает назад, наступает Эврике на ногу. Та вскрикивает:
– Ты что?
– Кажется, я ошиблась адресом. Пойди разберись: эти новостройки так похожи одна на другую! Ладно, ночи пока теплые, переночуем на балконе, а утром я найду Милин дом.
– Ну ты даешь! Может, этаж перепутала? Ты хоть помнишь: какие у нее шторы?
– Шторы похожи, и этаж тоже пятый. Но вот домá… Посмотри сама.
Эврика садится на перила балкона, смотрит вокруг:
– Да, действительно, все как один!
– То-то и оно.
В комнате раздается телефонный звонок. Слышен мужской голос:
– Алле, Гриша, ты? Как там Актюбинск? Выгорело дельце? – слушает ответ. – Ты давай, пошустрее там. А? Возвращайся, говорю, поскорее: надо срочно патентовать твои протезы-самоходы. Иначе как бы конкуренты не опередили! Я уже и спонсора почти нашел. Только тебе самому надо с ним встретиться.
Эврика вздрагивает, тихо проходит в комнату, прислушивается к разговору. Он продолжается еще некоторое время, затем мужчина кладет трубку. Эврика возвращается на балкон:
– Вот это мы прилетели!
Муза, уже задремавшая, встряхивается:
– А? Что такое?
Эврика, шепотом:
– Этот мужчина, – кивает в сторону комнаты, – только что разговаривал с каким-то Гришей из Актюбинска о патенте на изобретение протезов-самоходов. Я уверена, что речь идет об изобретении моего Ильи. Помнишь, я тебе рассказывала?
Эврика мечется по балкону, заламывает крылья:
– Что делать? Что делать? Как найти этого Гришу? Кто он такой?
Муза, часто моргая:
– Гриша, говоришь? Актюбинск? – задумывается. – Слушай, кажется, сходится: у сестры моей Милы (ну той, красно-крашеной) мужа зовут Гриша. И недавно он уехал в Актюбинск. А жена его, сестра Милы, – редактор журнала «Есть идея!»
Эврика перебивает:
– А-а! Это того самого, куда мой Илья отправлял рукопись, но ему не ответили…
Муза, нетерпеливо:
– Не перебивай, сама собьюсь. Так вот: Гриша этот в прошлом – инженер,
причем, весьма посредственный. Сейчас он занимается тем, что скупает за бесценок, или даже ворует, разные изобретения. У него есть небольшая фирма, на которой потом все эти жучки-ролики-ходики производят. Я, честно говоря, раньше на это и внимания не обращала, просто слышала разговоры Милы с сестрой. Но когда ты в первый раз сказала о протезах-самоходах, я вроде бы что-то вспомнила, но потом опять забыла. И вот сейчас этот Гриша – в Актюбинске. Теперь я понимаю зачем…
– Я тоже. А еще… еще в этот Актюбинск улетела Слава. Чуешь, чем пахнет?
Муза задумывается:
– Да, нелегко придется твоему Илье. Надо опять вызывать нашу взбалмошную сестрицу, объяснять, что к чему.
Эврика, со слезами на глазах, качает головой:
– Нет, сейчас не надо этого делать. Если она и прилетит, то раскричится на весь дом, и только хуже будет. Подождем. Она же сказала, что скоро вернется в Москву. Только ты уж теперь не зевай, слушай все разговоры Милы с сестрой в оба уха. Ладно?
– Ладно то ладно, да ведь они днем поругались. Сама же видела.
Сестры вздыхают и, свернувшись калачиком, укладываются на соломенной подстилке.