* * *

– Доброе утро!
Войдя в большую спальню, Эльгита энергичной походкой направилась к огромных размеров дубовой кровати с бордовым балдахином, на которой лежал барон. Разница в социальном положении не смущала девушку. Она уже не раз замечала, что может без всякой робости, обычно присущей простолюдинам, общаться с высокопоставленными особами, как с ровней.
«Все равны перед Творцом. Неравенство породили сами люди, заискивая или добровольно подчиняясь тем, кого они осознанно или бессознательно ставят выше себя. Кто-то боится потерять то немногое, что имеет, другой стремится приобрести более того, что уже есть у него, третий просто боится – за жизнь свою или своих близких. Я свободна от всего этого и потому свободна в общении с теми, кто в мнении общества стоит якобы выше меня», – так размышляла Эльгита, когда пыталась осознать, почему она чувствует себя ровней тому же барону, например.
А он тем временем внимательно рассматривал девушку. Пальцы его нервно терзали край шелковой простыни, лоб был покрыт испариной, а глаза, казалось, задавали вопрос… Много вопросов. Но барон молчал. Эльгита тем временем обернулась к двери. Там все еще стоял священник.
– Мы должны остаться вдвоем, – сказала ему девушка, испытывая не привычное для себя смущение. – Но прежде чем выйти, помоги мне, пожалуйста, придвинуть к кровати этот стол. Священник помог поднести небольшой дубовый, инкрустированный так же, как перила и кровать, бронзовыми львами столик.
Собираясь поблагодарить его, Эльгита подняла голову, и ей показалось, что в глазах у священника стоят слезы. Растерявшись, девушка задала вопрос, который случайно слетел с ее уст:
– Как зовут тебя?
– Анджей, – ответил он.
– Анджей, ты мог бы подождать меня, чтобы довезти до дома? Нам ведь по пути?..
Едва кивнув в знак согласия и даже не попрощавшись с бароном, он вышел. Эльгита тем временем расставляла на столике свои снадобья, а барон все тем же взглядом, полным вопросов, смотрел на девушку, не произнося ни слова. Молчала и Эльгита. Она понимала, что должна сосредоточиться, но что-то нарушало ее душевный покой. «Дома подумаю об этом, – решила она и зашептала то ли заговор, то ли молитву, слова которой она знала от рождения, но едва ли могла объяснить – откуда они пришли к ней. Единственное, что знала она точно: после этих слов мягкий свет и удивительный покой всегда наполняли ее душу. А это – именно то, что ей сейчас было особенно нужно. Свеча, зажженная с первым словом молитвы, поначалу сильно трещала и чадила, но через несколько мгновений пламя ее стало мягким и ровным.
Заметив, что барон собирается что-то сказать, Эльгита, покачав головой и прижав к губам палец, остановила его. Тихо напевая странную и грустную мелодию, девушка вылила в серебряную мисочку принесенную с собой воду из родника, что бежал рядом с ее домом, и бросила в нее несколько серебристых маленьких шариков.
– Опусти в воду кончики пальцев, – сказала она барону. Он повиновался. Эльгита продолжала свой странный напев, пристально глядя в воду, которая вдруг из прозрачной превратилась в матово-серую и такую мутную, что даже кончики пальцев барона стали не видны. Затем Эльгита на резкой ноте прекратила пение, дунула на воду. Пелена исчезла в мгновение, и на вновь прозрачной глади воды с каждой секундой все отчетливей стал проступать профиль. Профиль горбоносого человека.
Эльгита медленно подняла глаза и встретилась взглядом с бароном. Он тоже узнал того, чье лицо уже отчетливо отображалось в воде. Это был Эдвин.
Девушка аккуратно загасила свечу, бросила в воду несколько красных шариков, а затем вылила содержимое миски в очаг. При этом пламя огня не только не затухло, а наоборот – сгрозным шипением вспыхнуло еще ярче.
– Благодарю вас, – сказала Эльгита, пристально глядя в сторону очага и, обернувшись в сторону барона, спросила:
– Это твой брат?
– Кузен.
– И он получит наследство в случае, если ты уйдешь из этой жизни?
– Я еще не составил завещание, но он – мой единственный ближайший родственник, оставшийся в живых.
– Советую поторопиться с завещанием, если хочешь остаться жить. И не будь так глуп, чтобы отписывать все ему, – сказала девушка, складывая со стола все мешочки и баночки в свою котомку.
– И это – все? – удивленно спросил барон.
– Завтра я принесу тебе Оберег, который сохранит тебя от козней горбоносого. Дай срежу прядь твоих волос. А пока на – выпей, – сказала она, налив вязко-желтую жидкость в крышечку от фляжки, вырезанной из единого куска камня, матово-желтая поверхность которого излучала как будто бы внутренний свет. – К следующему утру в тебе прибавится жизни.
– Тогда, может, я приеду завтра сам? – спросил барон, приподнимаясь на подушках для того, чтобы Эльгите было проще срезать прядь его темно-русых волос.
– Ты будешь еще слишком слаб. Хотя… это было бы лучшим вариантом. Не могу сказать, чтобы мне очень хотелось еще раз встречаться с твоим горбоносым кузеном. Хорошо. Я живу…
– Я знаю, – перебил ее барон.
– Так, значит, это ты петлял вокруг моих окон, переодевшись лесником, и оставлял корзины с продуктами?
– Да, я, – признался барон. – И, знаешь, у меня будет к тебе еще одна просьба: зови меня просто Эдвард, ладно?..
Ничего не ответив на это и не попрощавшись, Эльгита вышла из спальни барона. Рассеянно глянув с лестницы вниз, она увидела сидящего у очага священника.
«Анджей, да! Я же просила его подождать меня», – вспомнила Эльгита. И почему-то на душе у нее опять стало тревожно. «Попытаюсь разобраться в этом дома», – вновь одернула себя девушка и энергичной походкой направилась вниз. Анджей сидел, опершись локтями на колени и опустив голову.
«Ему очень тяжело, – подумала Эльгита. – Странно: я его чувствую, как себя…»
– Эльгита, – прошептал он и повернул голову в ее сторону…
– Как ты узнал, что это я? Мои шаги заглушал пушистый ковер, и одежда моя тоже молчала, – пытаясь говорить шутливым тоном, Эльгита понимала, что это – пустой вопрос. Правдивый ответ уже давал о себе знать холодком страха и тревогой предчувствия чего-то неизбежного и, увы, далеко не радостного.
– Ты знаешь. К чему пустые вопросы? – сказал Анджей, и Эльгита поняла, что сейчас впервые в жизни она может расплакаться.
– Карета ждет тебя…
– А ты? Ты, разве, не едешь? Ведь нам по пути… – опешив, девушка не заметила, как из-за угла выглядывал горбоносый и с ухмылкой наблюдал за этой сценой.
– Я вспомнил, что мне еще надо зайти в один дом по соседству, – тихо сказал Анджей, а сам подумал: «В том-то и беда, что нам не по пути».
– Ни в какой дом по соседству тебе не надо! – в отчаянии бросила ему Эльгита. – Ты – такой же, как все! Так же боишься условностей, как и все эти людишки, что за моей спиной клянут меня, а как одолеет болезнь, так бегут за помощью! Ты только хочешь казаться свободным, а на самом деле зависишь от молвы даже больше их всех! – громко хлопнув дверью, Эльгита сбежала с крыльца и запрыгнула в карету, не заметив поданной ей кучером руки.
«Только бы доехать до дома, только бы не расплакаться по дороге», – повторяла она как заклинание, но предательские слезинки уже текли из глаз, обжигая щеки и застилая пеленой глаза.
– Останови! – крикнула она кучеру. – Я пойду пешком, хочу прогуляться, – добавила она уже спокойнее, когда добродушный круглый старик с покрытыми инеем пышными усами заглянул в окошко кареты.
– Тебя обидел кто? – ласково спросил он.
– Нет. Просто я давно не гуляла по зимнему лесу, – соврала Эльгита.
– Но тебе здесь пешком идти долго, ты так и до заката домой не доберешься…
– Ничего, я привычная, – ответила она старику и, собрав силы для улыбки, приветливо махнула ему рукой.
«Вот уж правду люди говорят, чудная она», – думал кучер, глядя вслед удалявшейся по направлению к лесу девушке.

* * *
Слезы ручейками замерзали у нее на щеках, но Эльгита все шла, даже не думая их вытирать.
Почему-то идти становилось все труднее, и только спустя какое-то время она наконец заметила, что бредет по глухому лесу, по глубоким сугробам. «Куда это я забрела? Надо выбираться на дорогу», – наконец-то пришла в себя девушка.
Солнце клонилось к западу, она повернула налево и пошла по направлению его гаснущих лучей. Вскоре показалась раскатанная санями дорога, что вела к ее дому – по ней жители села ездили в лес за дровами. Увидев свет в своем окне, Эльгита даже не удивилась.
– Анджей, это ты? – спросила она, открыв дверь.
– Да, – тихо откликнулся молодой человек.
Он сидел у очага и смотрел на пламя разгоравшегося огня.
– Я думал над твоими словами, что бросила ты в сердцах, уходя из замка барона… Поверь, условности для меня мало что значат. Просто я испугался.
– Чего? Того, что тебя, священника, захлестнули чувства, которые человеку твоего положения испытывать не дозволено?
– Нет, я испугался того, что эти чувства оказались слишком сильными, и я боюсь, что, поддавшись им, не смогу покинуть тебя и исполнить то, что должен исполнить. Я должен уехать. И, может быть, навсегда. Потому что эти края слишком далеко от нашей Подолии.
– Где же это? И зачем тебе обязательно ехать туда?
– Это на самом юге, у теплого моря, в жаркой стране. Там желтые пески и зеленые оазисы. И там, у Больших Пирамид, я должен узнать тайну смысла жизни…
– Зачем ехать так далеко, чтобы узнать это? Я сама скажу тебе: смысл жизни: в Любви! – в отчаянии крикнула Эльгита. – В любви к Творцу, к людям, ко всему, что окружает нас и… к женщине тоже. Зачем же ехать за тридевять земель, чтобы понять очевидное?!
– Может быть, ты и права. Но я хочу сам узнать это. У Великих Пирамид скрыта Тайна Мироздания, и завтра я еду. А к тебе пришел, чтобы попрощаться. Любовь к женщине, какой бы сильной она ни была, не должна мешать человеку идти своим путем, – эти слова Анджей говорил уже стоя в дверях.
Ничего не ответила ему девушка. Она даже не повернулась, чтобы взглянуть на него. Анджей постоял еще несколько секунд, а затем вышел и тихо закрыл за собой дверь. И лишь колокольчик жалобно звякнул ему на прощание…

* *
И опять была бессонная ночь. Пирамиды… Когда-то, когда Эльгита была еще маленькой девочкой, ее дед (матери и отца она не помнила и не знала, что с ними случилось) часто рассказывал о Желтой земле, в которой скрыта Тайна Мира. «Но смертным не дано познать ее до конца, – говорил он. – Наша цель и проста, и очень сложна: нам надо научиться любить. Только так мы сможем сохранить чистыми и бессмертными наши души».
А когда дедушка уходил в мир иной, он отдал Эльгите небольшой медальон, на котором, едва различим, виднелся какой-то странный рисунок. «Береги его, и он поможет тебе», – сказал на прощание дед. Эльгита вытянула из лифа платья цепочку с этим медальоном и долго смотрела на него.

* *
К утру, едва девушка закончила делать оберег для барона, с улицы раздался звон бубенцов. Тройка взмыленных от быстрого бега коней стала у ворот дома. Эльгита открыла дверь и впустила барона. Он выглядел намного лучше вчерашнего, и даже легкий румянец проступил на его щеках.
– Я не спал всю ночь, – сказал он с порога. – прости, что так рано.
– Ничего, я тоже не спала, – ответила девушка. Но она ни словом не обмолвилась о причине своей бессонницы и о решении повидать на прощание Анджея. Решение это было поистине безрассудным, потому что для того, чтобы повидать священника, ей надо было идти в церковь.
– Твой оберег готов, – сказала девушка. – Подойди, я его надену. И запомни: не снимай его ни при каких обстоятельствах!
Барон подошел к Эльгите вплотную. Девушка подняла глаза и прочла в его взгляде все, что пока не стало словами. Надев оберег, она решительно сказала:
– Отвези меня в город, у меня там дело.
– Хорошо, – удивленно ответил барон. – Но какое дело? Ты ведь там так редко появляешься…
– Надо, – коротко ответила Эльгита, одевая накидку.
По дороге девушка так отрешенно смотрела за окно, что барон, как ему этого ни хотелось, завести разговор не решился.
Когда они приехали, Эльгита скупо попрощалась и решительно направилась в сторону базарной площади. Барон, удивленный ее странным поведением, приказал кучеру ждать и пешком отправился за девушкой вслед.
Его изумлению не было предела, когда он увидел, что Эльгита вошла на церковное подворье. Меж тем люди, поначалу онемевшие от удивления, стали тыкать в нее пальцами, и вот уже вслед за ней шла целая толпа. В основном – женщины. Ничуть не смущаясь, Эльгита подошла к первому же священнику, встретившемуся на пути, и спросила:
– Где я могу видеть Анджея?
Удивленный не менее других, он ответил не сразу. А когда опомнился, то довольно грубым тоном сказал:
– Анджей уехал сегодня рано утром, и, видимо, навсегда. Наверняка тут не обошлось без тебя. Тьфу, ведьма!
Гул голосов, пестрая толпа – все это исчезло, превратившись в туман и безмолвие. Эльгита даже не сразу поняла: что это было, когда первый камень больно стукнул ее в плечо. Затем другой, третий… И лишь когда чьи-то остервенелые руки начали срывать с девушки накидку, а кто-то рядом орал что есть мочи: «На костер ее, ведьму!», она, наконец, опомнилась. Вокруг бушевала толпа.
– Что ты делаешь в святом месте? – визжала все та же жирная беззубая тетка.
– Гоните ее в шею, – басил пьяный мужик с сизым носом.
Растерянно глядя вокруг в поисках помощи, Эльгита повернулась в ту сторону, где был священник. Однако он уже уходил прочь от этой взбесившейся своры.
Но вот мелькнуло знакомое лицо. Барон продирался к девушке, распихивая орущих что есть мочи людей. Схватив Эльгиту за руку, он тихо сказал вдруг смолкшей толпе:
– Вы только говорите о любви к ближнему, а сами – хуже бешеных псов. Не смойте ее трогать. Отныне она – под моей защитой!
Эльгита и барон прошли сквозь расступившихся людей и направились к карете.
И снова всю дорогу девушка молчала. Молчал и барон. Лишь дома, сняв превратившуюся в лохмотья накидку, Эльгита с горькой усмешкой сказала:
– Вещи – вздор. А вот душа моя отныне действительно превратилась в лохмотья.
– Стоит ли обращать внимание на недалеких людей, – возразил барон.
– Не в этой толпе дело, – тихо откликнулась Эльгита.
– Тогда в чем? И зачем ты пошла в церковь?
– Так надо было.
Заваривая чай из удивительно душистых трав, девушка едва сдерживалась, чтобы не бросить в свою чашку ядовито-зеленую травку, которая одна, как ей казалось сейчас, могла принести покой. Вечный покой… «Нет, это грех. Надо до конца пройти свой путь, пока творец не призовет мою душу к ответу», – решила она и задвинула ядовито-зеленую жестяную банку подальше в угол.
– Эльгита, – сказал барон. – Жизнь возвращается ко мне. Еще вчера я лежал почти без движения, а сегодня сумел унять беснующуюся толпу. И это – благодаря твоей помощи. Ты мудра, ты читаешь в сердцах людей и не можешь не знать, как я отношусь к тебе. Мнение толпы мне – нипочем. Судить меня вправе только Бог. Он дал мне любовь к тебе, и я хочу, чтобы отныне мы были вместе. Я буду оберегать тебя, и никто не посмеет больше обижать тебя…
Долго молчала Эльгита, глядя на трещавший в очаге огонь. Затем отвела взгляд от пламени и сказала:
– Так тому и быть. Только прикажи, чтобы мой дом и все, что в
нем, никто не трогал. Как знать, быть может мне еще придется сюда возвратиться… А теперь – иди.
– До завтра, – Эдвард нежно обнял девушку и поцеловал ее в щеку.

* *
Несколько месяцев потребовалось на то, чтобы найти священника, который согласился крестить Эльгиту и обвенчать ее с Эдвардом. Наконец удалось отыскать одного старого служителя, который, в ответ на просьбу барона, ответил:
– Суета сует все это. Бог для всех един, и все мы – дети его. Можно быть с крестом на груди и без Бога в душе. А Он все видит, и только Он вправе судить нас.
Венчание в часовне замка барона было скромным: помимо Эльгиты и Эдварда, лишь священник, да пара случайных свидетелей. Ни один из родственников барона не приехал поздравить их, а в ночь перед венчанием в неизвестном направлении отбыл и горбоносый кузен барона.
– Нам же лучше, – сказал Эдвард, хотя растерянность явно читалась в его глазах.
– Видимо, ты еще не до конца понял, что сделал, – с горькой усмешкой сказала Эльгита. – Люди никогда не забудут, кем я была до того, как стала баронессой. Впрочем, они правы. Даже став титулованной особой, я все равно навсегда останусь той, что была прежде. Нет ничего страшнее, чем ломать свою сущность.
– Но нам жить среди людей. Не можем же мы стать затворниками. Может, нам стоит поехать в другие земли, туда, где никто не знает о твоем прошлом? Или же тебе все-таки придется отказаться от прошлого.
– Нет, я родились здесь, и я ни за что не уеду от лесов родной Подолии. – ответила Эльгита, а про себя подумала: «И если когда-нибудь Анджей вернется, то он вернется только сюда».
– Я не думаю, что возникнет необходимость возвращаться к моим прежним занятиям. Хотя мне будет очень не хватать бесед с силам Природы, – добавила она. – Но что ж, раз в моей помощи никто не нуждается!..
Больше они к этой теме не возвращались. Через год у Эльгиты родился сын, которого она назвала Петером, в честь деда.

* * *
Петеру шел восьмой год. Он рос добрым и смышленым мальчиком. Эльгита часто рассказывала ему о той мудрости, которой учили ее силы Природы, когда она еще не была баронессой, а жила в одиноком домике на краю могучего леса, отверженная людьми, но в гармонии со стихиями. Однажды Петер сказал:
– Я хочу научиться говорить с Ветром и Огнем, с Водой и Землей, как делала это ты.
– Делала, – вздохнула Эльгита, – вот именно что дела-ла. В прошлом. Уже больше восьми лет прошло с тех пор, и я не знаю, захотят ли теперь стихии говорить со мной… За все эти годы я ни разу не обращалась к ним, хотя и не нарушала Законов Природы. Но мой Дар, которым наделил меня Творец, был принесен в жертву нынешней жизни.
«Что приобрела я? – подумала Эльгита. – Уютные залы замка, экипажи, всю эту роскошь, любовь барона… Но я? Люблю ли я его? Да, он – отец Петера, но в сердце до сих пор живет Анджей…» Эльгита взглянула на огонь, трещавший в очаге и мысленно обратилась к нему: «Где он сейчас? Жив ли? Нашел ли то, ради чего оставил меня и нашу Любовь?»
Но огонь молчал. Эльгита резко встала и сказала Петеру:
– Одевайся, едем. Я покажу тебе тот дом, где жила я, когда тебя
еще не было на этой Земле.
Она знала, что барон будет недоволен ее поступком. Но ей не давала покоя болезнь старой экономки, тетушки Эммы. Она была единственным человеком («надеюсь, не считая барона», – подумала Эльгита), который относился к ней по-доброму. Про себя она ее часто называла «бабушка Эмма».
За все восемь лет люди так и не забыли прошлого Эльгиты. Ее это не удивляло, но холодность и настороженность не могли не ранить сердце. И лишь тетушка Эмма добрым словом и нежным взглядом всегда помогала Эльгите. Сейчас, когда экономка тяжело заболела, Эльгите казалось, что она может помочь ей продлить дни пребывания на Земле… конечно, если силы Природы помогут ей.
И она решила, невзирая на запрет барона возвращаться к прошлому, попытаться помочь старушке.
«В конце концов, попрошу кучера, чтобы не говорил барону, подарю ему новый камзол. Так что никто и не узнает о нашей поездке», – решила Эльгита и распорядилась подать к крыльцу карету попроще.

* * *
Солнце уже клонилось к западу, когда, натужно крякнув, отворилась тяжелая сосновая дверь ее прежнего жилища. Осторожно пройдя по темному коридору, Эльгита открыла жалобно скрипнувшие ставни, и красный закатный свет залил комнату.
Все было на своих местах, будто Эльгита вышла отсюда лишь несколько часов назад. Только толстый слой пыли, словно старый ковер в ломбарде старьевщика, покрывал пол и напоминая о восьмилетнем забытьи. Щемящая тоска сжала сердце Эльгиты, но она нашла силы не расплакаться. Когда Петер заглянул в комнату, робко спросив: «Можно?», она, улыбнувшись, кивнула.
– Вот здесь я жила, мой мальчик. И очень мечтала, что встречу однажды настоящую Любовь, и что мы вместе будем счастливы, как никто и никогда не был счастлив на этой Земле…
– И ты дождалась, папа ведь очень любит тебя, – убежденно сказал ребенок.
– Конечно, мой малыш, – грустно ответила Эльгита, надеясь, что Петер не заметит неуверенных ноток в ее голосе.
Она подошла к старому деревянному шкафчику, оставшемуся еще от деда, достала оттуда несколько пузырьков и холщовых мешочков, сложила их в сумку и попросила Петера выйти.
– Прости меня, мой старый дом, – тихо сказала она. – Чувствую, что скоро вернусь я в твои стены. Если это должно случиться, дождись, прими снова и будь добр ко мне.
Взглянув последний раз на знакомые, милые сердцу предметы, она плотно прикрыла за собой дверь. Молчал заржавевший колокольчик…

– Пойдем, покажу тебе откос, на котором я любила встречать и провожать Солнце, – сказала она Петеру.
Место, которое раньше было костровищем, густо поросло травой, сгнил и пенек, на котором обычно сидела Эльгита, мечтая о счастливом будущем вместе с Единственным Любимым.
Да, конечно, шумел в листве разросшегося еще гуще леса Ветер, и что-то мерно рокотала Могучая Река, все так же неся свои воды в неизведанную даль… Но что говорили они? Этого Эльгита уже разобрать не могла. Только предчувствие беды все отчетливей наполняло ее душу.
«Простите меня», – обратилась Эльгита к силам Природы и уже вслух, обращаясь к Петеру, произнесла:
– Если однажды ты обнаружишь в себе Дар, который может помочь людям избежать боли и несчастий, никогда не предавай его! Иди до конца, как бы труден ни был этот путь, как бы ни старались тебя увлечь на другую дорогу. А теперь – пойдем. Скоро станет совсем темно.
– Но ты же обещала меня научить говорить с силами Природы! – разочарованно воскликнул мальчик.
– Видишь ли, малыш, силы Природы не хотят больше говорить со мной.
– Почему?
– Потому что однажды я предала их… У меня остается лишь надежда, что Они простят меня.

* *
Когда Эльгита с Петером вышли из леса, кучер недобро глянул на них. Но, погруженная в свои грустные мысли, Эльгита не заметила этого опасного взгляда.
Сразу же по возвращении в замок она отправила сына ужинать, а сама побежала к тетушке Эмме. «Только бы не опоздать!» – молила она.
– Я хочу помочь тебе, – сказала Эльгита, войдя в маленькую комнатку, в углу которой стояла узкая железная кровать. Утопая в пуховой перине, маленькая ссохшаяся старушка была почти не видна.
– Ты знаешь, что раньше я помогала людям, излечивая их от многих болезней. Правда, я уже давно не занималась этим и не знаю, вернется ли ко мне этот Дар. Но я хочу попробовать…– продолжала говорить она, расставляя на маленьком прикроватном столике принесенные пузырьки.
– Не надо, – слабо улыбнувшись, тихо ответила старушка. – На все воля Божья. Видно, мой век подходит к концу. Я старалась честно жить и не причинять никому зла. Не хочу и на тебя накликать беду, ведь я, уж прости, отношусь к тебе как ко внучке. А если барон или кто-то из прислуги узнает, что ты пыталась помочь мне, несчастья не миновать. Я не хочу, чтобы ты пострадала. Просто посиди и поговори со мной.

Всю ночь Эльгита сидела у кровати тетушки Эммы. Старушка вспоминала молодые годы, а молодая женщина рассказывала ей о своей любви к… Анджею.
Когда тонкой красной чертой первый луч восходящего Солнца отделил небо от земли, тетушка Эмма сказала:
– Иди, нельзя, чтобы тебя здесь застали…
Это были ее последние слова. Эльгита, прижав холодеющие руки старушки к своим губам, заплакала навзрыд.
Некоторое время спустя заглянул кучер и увидел странную картину: баронесса рыдала у кровати экономки, а на столике валялись пузырьки странного вида. Ничего не сказав, он тихо прикрыл дверь. Через несколько минут в комнату вошел священник. Подняв за плечи все еще всхлипывающую и как будто пребывающую в небытии баронессу, он вывел ее из комнаты. Затем священник вернулся, собрал в котомку все, что стояло на прикроватном столике и начал творить молитву.

* *
На похороны тетушки Эммы прибыл и горбоносый кузен барона. Это было для всех большой неожиданностью, поскольку Эдвин не жаловал старушку после того, как та прониклась симпатией к Эльгите. За последние восемь лет он лишь дважды появлялся в замке, да и то не надолго.
Через несколько дней после похорон экономки, барон попросил Эльгиту зайти в его кабинет. Тон, которым он сказал, что «нужно поговорить», предвещал явно недоброе.
– Баронесса, – начал он с неожиданно официального обращения, когда Эльгита села в кресло, – в замке говорят о странных обстоятельствах, при которых отошла в мир иной наша экономка. Мне сказали, что на столике у ее кровати стояли пузырьки со странными снадобьями, а Вас нашли утром рыдающей у трупа тетушки Эммы. Не правда ли, весьма странная картина?
– Вы знаете, барон, – в тон мужу ответила Эльгита, – что я искренне любила старушку и была с ней очень дружна. И я действительно хотела помочь ей. Впервые за восемь лет я решилась на это. Но только потому, что это была именно она. Однако тетушка Эмма отказалась от помощи, не желая навлечь на меня беду.
– Может быть я поверил бы Вам и простил Ваши действия, зная, как Вы относились к старушке. Но я глубоко оскорблен тем, что Вы нарушили данную мне восемь лет назад клятву не возвращаться к прошлому. Более того, Вы ездили в свой бывший дом вместе с нашим сыном. А этого я Вам простить не могу. Я не желаю, чтобы Ваша дурная репутация бросала тень на Петера! – барон уже перешел на крик, лицо его покраснело, руки тряслись. – Достаточно того, что я и так едва сдерживаю направленное на Вас людское негодование! Помните: лишь мое доброе имя – Ваша охранная грамота. Если бы не я, Вас бы уже давно растерзала уличная толпа! Надеюсь, это Вы понимаете?!
– Вы все сказали, барон? – тихо спросила Эльгита.
– Да. И более нам разговаривать не о чем. Отныне у вас – своя жизнь, у меня – своя! Я оставляю Вас под крышей моего замка только как мать Петера!
– Да? – удивленно приподняла бровь Эльгита. – Вы действительно считаете, что я смогу оставаться в Вашем замке после этих слов?
– У Вас нет иного выбора. Иначе Вы потеряете не только мужа и сына, но, быть может, и саму жизнь. Ибо если вернетесь к своим прежним занятиям, у меня не будет ни желания, ни возможностей оградить Вас от людской ненависти и церковного суда.
– Да-да… Я предчувствовала, что рано или поздно барон победит в Вас человека. Я не буду напоминать тех слов, что говорили Вы мне перед нашей свадьбой. Хотя жаль, что Вы забыли, кто и как спас Вас от смерти, – глухо сказала Эльгита и вышла из кабинета.
В этот момент чья-то тень мелькнула за угол. Послышались торопливые шаги сбегавшего по лестнице человека.
«Сегодня же весь замок будет знать подробности скандала», – подумала Эльгита, направляясь в покои сына. В детской его не было. Выходя, она столкнулась с новой экономкой, молодой, чернявой и востроглазой.
– Где Петер? – спросила она девушку, подумав вскользь, что даже не знает как ее зовут.
– Как, Вы не знаете? – фальшиво-сочувственным тоном спросила она. – Полчаса назад барон приказал заложить карету, собрать вещи и отправить Петера с гувернанткой. Куда – никто кроме барона не знает.
Эльгита кинулась в кабинет мужа.
– Куда ты отправил моего сына? – она накинулась на него с кулаками, перейдя на рык разъяренной львицы.
– Я не желаю, чтобы ты имела влияние на Петера. Его теперь будут окружать благочестивые воспитатели. Ты – недостойная мать! А я…я часто, очень часто, буду навещать его.
– Я тебя ненавижу! Ненавижу! – закричала Эльгита, выбегая из кабинета.
– Наскоро собрав только самые нужные вещи, оставив драгоценности, что во множестве дарил ей барон в лучшие времена, Эльгита выбежала из ворот замка, едва не сбив с ног встретившегося ей на пути горбоносого кузена.
– Куда Вы, баронесса? – ехидно осведомился тот.
– Пошел вон! – в сердцах бросила она в ответ, даже не обернувшись.
– Как была деревенской девкой, так и осталась, – ответил тот. И уже тише добавил: – Ты еще пожалеешь…
Эльгита попыталась найти кучера, но его нигде не было. Тогда она влетела в конюшню и, найдя оседланную кобылу (на счастье, это была любимица Рубина), вывела ее из ворот.
Оглянувшись на замок, она заметила в ярко освещенном окне кабинета силуэт барона. Эльгите показалось, что она видит на его лице печать беды. На какое-то мгновенье ей стало жаль Эда, но вспомнив о краже сына (иначе она это и не могла назвать), Эльгита одним рывком вскочила в стремена и понеслась от замка прочь.
Ветер разбушевался неистовый, а спустя несколько мгновений раскаты грома разорвали небо, и оттуда хлынул мощный поток воды.
Струи ливня хлестали Эльгиту по лицу, накидка в момент стала мокрой насквозь. Но тут кобылка стала выдыхаться и пришлось сбавить ход.
Сначала подумалось, что это – мираж (ведь они с Рубиной неслись очертя голову!) Но – нет: в темноте показались очертания бывшего жилища Эльгиты.
– Умничка, – сказала она и потрепала Рубину по загривку. – Останешься у меня?
Подъехав к дому, Эльгита спешилась и отвела кобылку во двор. Отметила (как бы между прочим), что сена здесь предостаточно и машинально плеснула в корыто воды из ржавой бочки. Затем насухо отерла Рубину какой-то старой, висевшей на крюке, тряпкой и зашла в дом.
– Вот я и вернулась. Здравствуй, – тихо сказала она. – Примешь ли ты меня? Простишь ли?
Все еще в мокрой одежде, села Эльгита в кресло-качалку и тупо уставилась на зияющий черной дырой очаг. Дров, чтобы развести огонь, в доме не было, а на двор идти не хотелось…
Так и просидела она в темноте и холоде до утра, медленно раскачиваясь на старинном, еще от деда оставшемся, кресле. Не было сил даже снять мокрую одежду. Когда взошло Солнце и его лучи проникли сквозь щели закрытых ставен, Эльгита собралась с последними силами, встала, переоделась в старую одежду, доплелась до двора набрать дров в поленнице и воды из старой бочки. Разведя в очаге огонь и поставив рядом с кроватью медный кувшин, Эльгита поняла, что теряет последние силы. У нее начинался жар...