Людмила Толмачева. Двое на фоне заката. Отрывок из книги - Разное - Проза - Статьи, стихи и проза

Возле палисадника, на старой лавочке сидел Мартин и с невозмутимым спокойствием смотрел куда-то вдаль, в сторону тлеющей полоски заката.

-Родной мой, ты, наверное, скучаешь? А я, бессовестная, совсем о тебе забыла.

Она села рядом с котом, провела рукой по его шелковистой спинке, продолжая ласково приговаривать. Кот поднялся и шагнул к ней на колени. То ли от нахлынувшей нежности к Мартину, то ли от жалости к самой себе глаза ее наполнились слезами.

-Какая я стала сентиментальная, - вздохнула она. – Знаешь что? Пойдем на речку? Одна я боюсь, а с тобой не страшно. Говорят, вода успокаивает. А то мои нервы в последнее время ни к черту.

Так и пошла с котом на руках по едва приметной тропинке, змейкой вьющейся в зарослях репейника.

А во дворе у Нестерыча пели частушки. В ночной тишине далеко разливался Люсин голос:

Ох, подружка дорогая,
зря глазами хлопаю.
У него уже другая,
вот с такою попою!

«Хм, знакомый сюжет», - с горькой усмешкой пробормотала актриса, чувствуя, как душу переполняет обида.

Тем временем Люсю сменил сам гармонист, глуховатым баском выкрикивая едкие и точные своим попаданием припевки:

Заболела милка свинкой.
Дескать, не пойду гулять.
Заглянул в окно, а с милкой
целый боров лег в кровать

Перестройка с перестрелкой,
водку пьем стаканами.
Раньше девки были целки,
стали все путанами!

Тропка привела Важенину на пологий берег, где среди кустов ивы белел широкий просвет. Там был мостик, сколоченный из четырех широких досок и уходивший сваями в самую глубину Утки. С одной стороны мостик огораживали перила, к балясине которых притулилась небольшая лавчонка. На нее они и устроились.

«Хорошо, что теплый джемпер надела, а то с реки сыростью тянет», - подумала Тамара Николаевна, слегка поеживаясь и теснее прижимая к себе кота. А тот, чуя близость воды, напружинился и нервно перебирал лапками.

На реке было еще светло. Тамара Николаевна отчетливо видела противоположный берег, сплошь заросший осокой и камышами.

Течение – медленное и плавное – почти не издавало звуков. От воды шел сложный запах водорослей, планктона и свежей рыбы.

«Какая она разная, эта Утка, - тихо произнесла Важенина, по привычке обращаясь к Мартину. – Утром здесь был настоящий рай: пели птицы, шелестели ивы, сквозь воду желтел песок… А какой ветерок дул с берега! Душистый, сладкий от клевера. Не то что этот, с реки – резкий, вонючий. Тиной, что ли, пахнет? «Затянуло бурой тиной гладь старинного пруда…»

Да-а, Мартин… Неужели я превратилась в Тортиллу, дряхлую черепаху, которую можно взять и пнуть с дороги, чтоб не мешалась под ногами? А? Молчишь? А между тем ответ напрашивается, как сейчас говорят, однозначный. Кончилось мое время, и нечего тут сидеть и слезы лить. Пора и честь знать. Ольга права. Она и моложе, и здоровее. Зачем ему старая и больная? Зачем ему лишние хлопоты? Господи, да при чем тут какие-то дурацкие «хлопоты»? Ему просто нужна молодая женщина. Вот и все. Ведь я все прекрасно понимаю. Не выжила ведь совсем-то из ума. Правда, кое-какие симптомы уже налицо. Взять, к примеру, тот гарнитур, весь в идиотских кружавчиках, который я на всякий случай купила перед поездкой. Уйму денег на него потратила. Ох, Мартин, не перевелись на Руси дуры-бабы, и никогда, похоже, не переведутся».

Она услышала гулкие шаги и в испуге оглянулась. По мостику шел Сурнин, шел в раскачку, широко разбрасывая ноги и слегка балансируя руками. Это не было просто привычкой морского «волка» - Владимир Федорович был заметно пьян.

-Вот вы где! – со счастливой улыбкой воскликнул он, приблизившись к лавочке. – А я всю местность прочесал. Даже подумал, не уехали ли вы, не с тем делом, в Москву.

-Зачем же на ночь глядя? Мы завтра утром поедем. Так ведь, Мартин? Хватит, загостились на чужих хлебах.

-А я, что же, в ваши с Мартином планы не вписываюсь? Как же так, Тамара Николаевна? – обиделся Владимир Федорович.

-По-моему, вы удачно вписались в другие планы, - сухо ответила Важенина.

-Какие это «другие»? – не понял Сурнин.

-Не притворяйтесь наивным школяром. Это же смешно!

-Тамара Николаевна, меня просто убивает эта резкая перемена. Что произошло? Еще утром вы были… Стоп, машина! Кажется, до меня дошло. Ну и болван! Старый осел, у которого притупились мозги. Тут же ребенку все ясно, а я…

-Чего вы несете? Что вам ясно?

-Вы, конечно, актриса, Тамара Николаевна, но эта игра шита белыми нитками. Только слепой не мог заметить ваших отношений. А я, дурак, еще на что-то надеялся!

-Владимир Федорович, прекратите эту дешевую мелодраму! Я не понимаю ваших реплик. О чем они?

-Ха! Моих реплик! Интересно, какова моя роль в этой «дешевой мелодраме»? Пьеро? Или Бальзаминова? А может, Мальволио?

-Боже, какой глубокий экскурс в историю драматургии. По-моему, вы заигрались.

-Да, я смешон. Я шут…

-Теперь вы еще и мистер Икс? Владимир Федорович! Или вы прекратите этот спектакль, или я не знаю…

-Я все понимаю, - устало произнес он, глядя на нее больными от страдания глазами. – Он интереснее меня. И темперамент его всегда женщинам импонировал. А я сухарь. Старый, черствый сухарь. И место мне в кладовке, среди банок с огурцами. Кстати, я и огурцы не умею так солить, как он. Во всем он меня обштопал. Друг хренов!

Она поднялась с лавочки, с трудом удерживая вырывающегося из рук Мартина, и гневно посмотрела на Сурнина.

-Так вот в чем дело! Вы же еще и ревнуете! С больной головы на здоровую решили перевалить? Ловко! Нападение – лучшая защита?

Да возьмите же кота, в конце концов! У меня руки сейчас отпадут, а вы истуканом стоите! - в сердцах крикнула она и протянула ему отчаянно сопротивляющегося Мартина.

Кот, не желая быть игрушкой в руках ссорящихся влюбленных, принял этот поворот событий в штыки. С бешеной силой оттолкнувшись от Сурнина всеми лапами, он прыгнул на мостик. А бедный Владимир Федорович, не ожидая такого свинства от Мартина, отступил назад и… свалился с мостика в воду, подняв фонтан брызг.

Отойдя от шока, Тамара Николаевна в волнении закричала:

-Владимир Федорович! Простите меня! Я не хотела! Выходите же скорей на берег, вы можете простудиться!

Сурнин стоял по грудь в воде и часто моргал, приглаживая мокрые волосы обеими руками.

-Владимир Федорович, ну выходите же, я умоляю вас!

-А смысл? – вдруг спросил он.

-Вы о чем? – не поняла Важенина.

-Ну выйду, а дальше что?

-То есть?

-Здесь я в родной стихии, а на суше меня не понимают. Там я никому не нужен. Даже Мартину.

-Вы до сих пор не протрезвели? Или дурака валяете? Вы же схватите пневмонию! Пойдемте, я вас разотру водкой!

-Однажды вы меня уже спасли. Но вопрос: для чего? Чтобы так коварно бросить? И ради чего? Малосольных огурцов? Да хотите, я вам их целую бочку.

насолю? Какие он там приправы добавляет, этот змей-искуситель? Чертополох? Крапиву? Или мухоморы? Чем он вас отравил, Тамара?

Опустившись на колени, чтобы лучше видеть его лицо, Тамара Николаевна снова приступила к уговорам:

-Владимир Федорович, дорогой, ну простите меня. Хотя, я сама не знаю, в чем моя вина. Ну, пожалуйста. Выйдите из воды. Вам надо согреться…

-Ни за что! Я остаюсь здесь. Буду, как водяной, жить под этим мостиком. Хм! Забавная штука – жизнь! Когда-то стоял на мостике и командовал людьми, а теперь моя участь - под мостиком пиявок считать. Вот! Наконец-то! Я понял, какой образ мне подходит. Дуремара! Ха-ха-ха!

-Значит, не хотите вылезать? Ну тогда держитесь!

Она поднялась с колен, с отчаянной решимостью встала на самый край дощатого настила, зажмурилась и, зажав двумя пальцами нос, прыгнула в речку. Произошло это так быстро, что Сурнин не успел опомниться. Важенина ушла под воду с головой, а когда вынырнула и попыталась встать на ноги, оказалось, что в этом месте слишком глубоко. Она отчаянно взмахнула руками и, крикнув: «Я не умею…», снова скрылась под водой. Сурнин, одним броском приблизившись к женщине, схватил ее за руку, притянул к себе, а затем сгреб в охапку и вынес на берег.

Книгу можно купить ЗДЕСЬ